Разве что, очень сильно хотелось коснуться его, провести ладонями по сильным плечам и впиться ногтями в спину. Но его поцелуи отвлекли меня и от наручников.

Я лежала голая и с разведенными ногами, а Рома не торопился касаться меня. Через какое-то время я поняла, что тихо скулю и постанываю, выгибаясь перед ним, буквально выпрашивая его прикосновений.

И тогда же он коснулся меня вибратором.

Я закусила губу, чтобы не заорать, настолько сильными были мгновенные ощущения. Только сильнее выгнулась, подставляя наиболее чувствительные местечки, жмурясь от накатывающей волны удовольствия. Сейчас, когда вибратор оказался в руках Ромы, когда он управлял им, менял угол наклона и степень давления, меня буквально рвало на части.

— Насть, мы одни в квартире. Мама ушла, — прошептал Исаев мне в ухо. — Ты, конечно, громкая, но вряд ли тебя будет слышно через три квартала.

И я отпустила себя.

Рома продолжал целовать меня, пока гладкий вибратор гулял от клитора ниже, где проникал в меня на какой-то несчастный сантиметр, вызывая во мне адскую потребность, а потом снова возвращался наверх.

— Ох, господи, боже мой! — завопила я, когда Рома опять сделал то же самое и приподнял вибратор вверх, чтобы обрисовать круг на клиторе.

— По имени, моя хорошая. Просто по имени, — посмеивался он, одновременно раздражая меня и восхищая.

— Ром-а-а-а…

Я захныкала, потому что он и клитору не уделил должного внимания. И только опять ввел в меня только самый кончик, вынуждая меня ерзать и дрожать всем телом.

— Что ты хочешь? Все сразу? Или что-то конкретное?

— Все сразу, — выпалила я, чувствуя себя самой жадной эгоисткой на свете.

— Волшебное слово.

— Ох, пожалуйста…

— Еще. Попроси меня.

— Пожалуйста, Ром, дай мне кончить. Это невыносимо. Не издевайся.

В этот же самый момент он вогнал в меня вибратор и одновременно прижал к клитору симулирующий наконечник. Я дернулась, звякая цепочкой наручников, но Рома не обратил внимания. Он стал двигать вибратором с тем же самым темпом, что трахал меня вчера на скамье.

Это было круто и сильно. Я чувствовала все остро, ярко, готовая кончить в любую минуту, но почему-то оргазм задерживался.

— Ты этого хотела? — спросил он сурово.

И тогда я поняла, что хотела иного.

— Нет, — выкрикнула я, зажмуриваясь и замирая. — Забери своего друга робота. Я хочу тебя. Ты лучше… Только тебя. Пожалуйста… Иди ко мне, Рома.

Он тут же отбросил игрушку, и жужжание стихло. Повернул меня на бок лицом к себе. Наши губы встретились в сладком медленном поцелуе, и вместо бездушной машины я почувствовала осторожное скольжение между моих ног.

— Это то, что тебе надо?

Он снова задел членом мой возбужденный до предела клитор, и меня едва не подкинуло на кровати.

— Какая ты громкая, Настя… — восторженно прошептал он, осыпая поцелуями шею.

— Прости, — тут же выдохнула я.

— Нет, нет. Не извиняйся. Кричи, сколько хочешь… Мне нравится, что ты такая громкая.

Мне тоже нравилось, что с Ромой можно было быть собой. Не сдерживаться, по крайней мере, сейчас. Не нравилось только, что он взял в привычку дразнить меня так часто. Я тут же попыталась выгнуться так, чтобы самой насадиться на его член, но Рома тут же отшатнулся.

— Нет, Настя. Защита.

Он откатился к тумбе и зашуршал фольгой, на этот раз справился сам, без моей помощи. А после отстегнул мои руки, помассировал запястья, снова лег рядом.

Он входил в меня медленно, аккуратно, словно растягивал удовольствие, давал мне понять, насколько он может быть лучше. Как будто я все еще нуждалась в этих доказательствах.

Обратно он двигался так же медленно, снова провоцируя меня на крики и наворачивающиеся на глазах слезы. Ни с кем столько не плакала во время секса, как с ним за эти сутки. Но теперь это было не безумное слепое желание получить скорую разрядку, а отчаянная потребность продлить блаженство, как можно дольше.

Он целовал меня и поглаживал здоровой рукой, что-то шептал мне в губы, не прекращая двигаться. Медленно, тягуче, задевая какие-то неведомые точки в моем организме, которые с головой накрывали меня удовольствием.

Когда стало совсем горячо, я сжалась и поняла, что нет никакой возможности избежать разрядки. Это было одновременно сладко и больно. А еще так же бесконечно медленно, как и весь наш утренний секс. Кажется, я кончала целую вечность, а Рома пил мои стоны, впитывал удовольствие и дрожь, чтобы в конце тоже шагнуть за мной в пропасть. Кажется, мы не разбились, а взлетели.

***

— Я давно хотел тебя спросить, да все не решался… — начал Рома, повертев в пальцах чашку с кофе. — Можно?

То, каким тоном это было сказано, вынудило меня отвести взгляд от сырников, которые поджаривались на сковородке к завтраку.

— О чем? — похолодев, спросила я.

Это было прекрасное утро, хотя на часах был уже полдень. Мы даже поспали еще часа-полтора после всего, а потом приняли быстрый душ и отправились на кухню. Рома был в одних боксерах, я в шелковой пижаме. Этот день и ночь уже грозились побить все рекорды самых лучших в моей жизни, как вдруг раздался этот вопрос.

Чтобы Рома и не решался? О чем же вообще он хотел спросить?

Рома отставил чашку в сторону.

— Я о твоем отчиме, Насть. Как я понимаю, ты решила никак на это не реагировать. И ты… не будешь подавать на него заявление. Я тебя понимаю, конечно. Как юрист. Прокуратура вряд ли даже дело возбудит. Разумеется, твой отчим будет все отрицать, а для состава преступления нужна хотя бы сперма и экспертиза, которых, разумеется, не было.

Я уставилась на свои босые ноги. Нервно хмыкнула.

— Тут, понимаешь, какое дело, Рома…

— Насть, — поспешно прервал он меня, — я сужу со своей колокольни. Я ведь не только адвокат, но и человек Может быть, я слишком резок, но с трудом сдерживаюсь. Каждый день я думаю о том, что не против вернуться и расквитаться с ним по-мужски, чего я не сделал тогда. Меня удерживает только то, что ты еще можешь дать развитие делу. И любые мои необдуманные действия принесут только вред.

— Рома, — ахнула я. — Не надо этого делать. И хорошо, что ты этого не сделал. Он же будет только рад воспользоваться потом твоим именем и положением. Но спасибо…

— Иди ко мне, малышка.

Я послушно подошла и уткнулась лбом в его плечо. Он погладил меня рукой по спине.

— Тебя семья отговорила от заявления? — тихо спросил он. — Ты ведь с ними вчера встречалась.

Вот каковы семьи в мире Романа Исаева. Там все стоят друг за другом горой.

— Да, я встречалась с ними вчера… Вот только…

Я шмыгнула носом, и Рома с удивлением отпрянул от меня, а после его глаза потемнели. И когда он научился так хорошо считывать мои эмоции?

— Что они сказали? — его голосом можно было резать камни.

— Они мне не поверили, — беззвучно отозвалась я.

В моем же мире безработный нахлебник в семье значит больше, чем собственная дочь. Я не знаю, чем Павлик так ценен для моей мамы. Не понимала их отношений с самого начала. И так и не нашла причин, по которым мама даже не стала меня слушать. Я не ночевала дома целую неделю и не пришла за вещами, но она поверила в то, что я купилась на обещания мажора, а не на то, что из дому меня могли выгнать совсем другие вещи.

— Не плачь, малышка, — прошептал Рома, вытирая мои слезы пальцем. — Честно признаюсь, их решение я понять не могу и не смогу, но сейчас давить на тебя тоже не буду. Если ты — только ты должна принимать это решение, — если ты захочешь подать заявление, просто знай, я помогу тебе всем, чем могу.

О, черт. Я разрыдалась только сильнее.

— Настя, — он поднял мой подбородок, вынуждая меня смотреть на него, хотя я всячески старалась спрятать свое заплаканное лицо у него на груди. — Посмотри на меня, Настя.

Я кивнула.

— Пообещай мне, что даже, когда все закончится, ты не вернешься в ту квартиру.